К концепции современного технического знания

Современная техническая реальность уже очевидно не сводится к традиционному символу техники – машинам и механизмам, даже столь сложным и современным, как-то компьютер, космическая станция или сотовый телефон. Она не сводится и к грандиозным техническим системам, таким как автоматизированное конвейерное производство или система СОИ. Более того, современную технику нельзя редуцировать даже к новейшим комплексным социотехническим и экотехническим системам. Сегодня общепризнанным является, что техника – это системная целостность, образованная, помимо собственно «технической», еще как минимум двумя основными компонентами. Данные «три кита» техники, с нашей точки зрения, представлены:

1. собственно техносферой как совокупностью артефактов технического назначения; техносфера выступает в качестве материально-вещественного носителя целостной технической системы;
2. технической деятельностью людей; техническая деятельность выступает в качестве динамического момента, обеспечивающего функционирование, воспроизведение и развитие техносферы;
3. техническим знанием; техническое знание понимается нами широко – как целостная информационная среда, выступающая (наряду с природно-материальной и социально-материальной средой) важнейшим условием существования первых двух составляющих. В известном смысле техническое знание следует рассматривать как «альфу и омегу» технической реальности вообще, поскольку именно эта сфера выступает «зоной роста» техники как таковой. Именно в сфере знания рождаются и получают социальную санкцию технические проекты всех масштабов, и именно сфера знания непосредственно предопределяет траекторию технического развития общества.

В этой связи традиционная, «классическая» концепция технического знания только лишь как знания о природном материале и возможных способах его превращения в органы непосредственной власти человека над природой обнаруживает свою односторонность и недостаточность. Однако недостаточна, по всей видимости, и «постклассическая» концепция технического знания, включающая в его горизонт фрагменты естественных (как-то: экология, география, биология) и социальных (таких, как социология, психология, экономика) наук там, где соответствующие знания необходимы для исследования и проектирования технических систем. Если первая, «классическая» концепция технического знания с современных позиций может быть названа редукционистской, поскольку сводит техническую реальность только к ее объективированной, вещественной стороне, то вторая попыталась исправить этот методологический дефект, введя в анализ техники элементы объемного, стереоскопического подхода. Техника в этой парадигме стала рассматриваться не только под собственно «техническим», но и под природным и социальным углом зрения, как своего рода «составная реальность».

Однако недостатком новой концепции явился известный эклектизм, искусственность, неизбежные при чисто механическом сочетании разнородных «стилей» знания. Можно сказать, что качественного изменения технического знания по большому счету не произошло, т. к. по существу, методологически оно осталось отъединенным от других областей науки.

«Постклассическая» концепция осознала, что “В техническом знании находит отражение техническая деятельность, здесь воспроизводится как субъектная, так и объектная ее стороны” (Дмитриева Л.М. Религия в технизированном обществе.– Омск: Изд-во Омского ун-та, 1996.– С. 33). Она позволила понять, что объективно система технического знания требует некоего баланса «собственно технического» и социального знания, и именно этот баланс во многом определяет степень адекватности отражения технической реальности в сознании человека. Однако единство объективной и субъективной сторон технического знания, как оказалось, требует не просто дополнения научных «знаний об объекте»  научными «знаниями о субъекте» технического процесса, как это трактуется в рамках второй парадигмы. При подобном механическом уравновешивании баланс объективного и субъективного по большому счету достигнут быть не может, поскольку субъект воспринимается по образу и подобию объекта. Он расчленяется на функции и отдельные технически значимые качества; знание о нем, в конечном счете, сводится к общему техническому (в узком понимании) знаменателю и, таким образом, теряет свою социально-гуманитарную специфику, переходя в плоскость чистого «технарства». В результате технические специалисты либо разочаровываются в практической ценности социально-гуманитарного знания, либо трактуют его как разновидность технического. В первом случае происходит прямой, во втором – завуалированный возврат к привычной «классической» парадигме. Последствия этого далеко выходят за рамки собственно инженерной области, поскольку вместо «гуманитаризации» (и гуманизации) технического мышления происходит, наоборот, «технизация» социально-гуманитарного. Приведем только один пример. Как пишет известный германский социолог техники Вернер Фрике, «То, что исследования индустриальной социологии в основном игнорируют действующих субъектов или безжалостно ограничивают многообразие действующих лиц, участвующих в социальных процессах, связано с принятым в ней слишком узким понятием действительности, а также с отсутствием дискурсного методического инструментария (курсив мой – С.Л.) при попытках проведения эмпирических исследований». Согласно Фрике, именно по причине господства техницизма в западной промышленной социологии обычно остаются невостребованными потенциалы субъективного формирования рабочих, служащих и даже инженеров, и «индустриальная социология не делает практически ничего, чтобы эмпирически доказать их существование и возможность влияния на… процессы генезиса техники» (Фрике В. Социология техники: становление гуманистической парадигмы. Часть II // Социологические исследования.– 1993.– № 7.– С. 131-132).

Таким образом, ни первая, ни вторая парадигмы технического знания не способны адекватно представить его структуру, поскольку акцентированы исключительно на внешней, материально-технической стороне «техномира».

Сегодня, на наш взгляд, в техническом знании, как и во многих других сферах, назрела необходимость в разработке «постнеклассической» концепции, которая бы позволила структурировать его по органическому принципу внутреннего единства. С нашей точки зрения, в основу такой концепции должны быть положены некоторые методологические принципы, разработанные в русле школы «социологии знания». Кратко ее основные положения могут быть сформулированы так:

· Единство объективной и субъективной сторон знания;

· Многообразие форм знания;

· Органическая сложность знания.

Рассмотрим принцип единства объективной и субъективной сторон. Если «традиционная» в европейской методологии, тяготеющая к позитивизму концепция знания акцентирована на его внешней стороне, на объекте (отсюда объективность как важнейший критерий познавательной деятельности), то социологическая концепция знания «реабилитирует» категорию субъекта. Под ее влиянием в современной философской мысли знание трактуется уже не столько как «проверенный практикой результат отражения» некой объективной действительности, сколько как обладание опытом и пониманием, которые являются правильными и в объективном и в субъективном отношении. Своего рода девиз данной научно-философской традиции сформулирован К. Манхеймом: “исследование объекта не есть изолированный акт; оно происходит в определенном контексте, на характер которого влияют ценности и коллективно-бессознательные волевые импульсы” (Манхейм К. Диагноз нашего времени.– М.: Юрист, 1994.– С. 10.). Структура знания, т.о., не исключает, а, напротив, предполагает ценностную и волевую компоненты. В конечном счете, эти компоненты, выступают в качестве своего рода матрицы, предопределяющей структуру самой объектной стороны знания. Данная мысль, доведенная до логического завершения, позволила говорить о познании как «социальном конструировании реальности» (П. Бергер, Т. Лукман).

 Функциями технического знания в этой связи выступают, с одной стороны, отражение объективно существующих в техносфере связей и отношений, а с другой – адаптация их к сложившейся системе социальных и культурных ценностей, интересов, предпочтений и т. д. Игнорирование этой второй функции имеет своим закономерным и неизбежным следствием неразрешимость проблемы развития техники, коренящегося в технической деятельности человека. Получалась классическая апория Зенона: развитие техники имеет место, но оно невозможно! Суть дела заключается в том, что только пройдя субъективную адаптацию и будучи инкорпорировано в структуру субъекта, и прежде всего в его систему ценностей, абстрактное знание о технической материи становится фактором технической деятельности. Познание деятельности, т.о., фактически тождественно познанию ее субъекта, человека, а это – сфера компетенции социально-гуманитарного знания. Следовательно, субъективную сторону технического знания закономерно представляет не что иное, как социально-гуманитарное знание, и это социально-гуманитарное знание в контексте технического знания имеет своим предметом техническую деятельность человека как ключевой момент развития техносферы.

Теперь перейдем к принципу многообразия форм знания. В плане содержательном любая система знания образована различного рода представлениями, концепциями, теориями, гипотезами, постулатами и пр., более или менее адекватными действительности с точки зрения определенных критериев рациональности. Эти критерии в каждом конкретном случае разнятся (так, рациональность бывает повседневно-практической, научно-теоретической, производственно-технологической, эстетической, философской и др.), что дает основание говорить о разных формах знания. Применительно к техническому знанию в его современном состоянии правомерно говорить о том, что оно включает широкое многообразие форм, среди которых наиболее важное место занимают научная, инженерно-проективная, производственно- и социально-технологическая, философская и, наконец, мифологическая формы знания. О двух последних следует сказать особо.

Философское знание в контексте знания технического концентрируется, прежде всего, в виде философии техники. Если определять предмет философии вслед за Э.В. Ильенковым как идеальное, а объект – как человеческое мышление, то сферу осмысления философии техники составляет, прежде всего, само техническое знание. Не случайно философия техники оформляется как самостоятельное философское направление параллельно процессу сциентификации технического знания, обусловившего качественную трансформацию и бурный количественный рост последнего в форме технических наук. Т.о., «в лице» философии техники техническое знание обретает недостающий элемент для своей системной завершенности.

Более сложным выглядит вопрос о роли и статусе такой формы знания, как миф. Традиционная европейская методологическая мысль прямо либо косвенно отказывает мифу в статусе знания, относя его в область иллюзий, заблуждения, «произвольных и необязательных фантазий». В качестве теоретического аргумента при этом приводится иррациональность мифа как неподконтрольность его сознательной рефлексии, а в качестве эмпирического аргумента – более или менее длинный ряд примеров, иллюстрирующих миф как «образцовое» заблуждение и явный фантастический вымысел.

Однако непредвзятый подход к мифу выявляет недостаточность указанных аргументов. Во-первых, иррациональность процесса познания еще не означает непременной иррациональности его результата (иначе совершенно необъясним и немыслим, например, феномен творческой интуиции). Во-вторых, сколь угодно большой перечень примеров мифа как «плохого» знания не только не доказывает невозможность для мифа быть «хорошим» знанием, но, наоборот, предполагает такую возможность, поскольку подтверждает принципиальную фальсифицируемость мифа. А фальсифицируемость, согласно К. Попперу, является основным свойством всякого знания. Таким образом, на наш взгляд, оснований для исключения мифа из категории «знание» явно недостаточно, хотя нельзя не признать, что мифологическая форма знания является одной из наиболее оригинальных его форм. Более того, имеются веские основания рассматривать миф как базовую, исходную форму знания, спонтанно осуществляющую функцию «конструирования» фундаментальных паттернов реальности. Что же касается «превращенных форм» знания, в качестве которых миф наиболее известен в наше время, то они, по всей видимости, инициируются целым комплексом внешних причин, среди которых весомую роль играет не что иное, как рациональное знание. В реальной жизни мифологическое и рациональное очень тесно переплетены и связаны по принципу единства противоположного. Можно с большим основанием предположить, что в этом «симбиозе» их функции специализированы, и на долю мифа выпадает осмысление тех актуальных, но недоосмысленных сторон реальности, которые по разным причинам выпадают из поля зрения рационального знания. Поскольку сильной стороной современной «новоевропейской» рациональности является объектное, квантифицирующее и анализирующее – т. е. «левополушарное» – мышление, то в сферу компетенции мифа естественным образом отходит «правополушарное», эмоционально-интуитивное, синтезирующее и ценностно-ориентирующее мышление. Поэтому с некоторыми оговорками можно сказать, что рациональное знание и миф в разной форме отражают, по большому счету, единое содержание, и неадекватность мифа реальности свидетельствует о неадекватности соответствующей рациональной системы знания – к примеру, научной. Так, «превращенные формы» технического мифа (такие, как распространенная сегодня интерпретация техники в качестве «волшебной палочки» для решения в перспективе всех человеческих проблем либо, напротив, «злого демона», грозящего подчинить или уничтожить человечество) инициируются не чем иным как самой «классической» сциентистско-техницистской парадигмой технического знания, исключающей из системы технического знания его социогуманитарную, «субъективную» составляющую. Естественно, что последняя от этого не перестает существовать и, будучи вытеснена в сферу неподконтрольных сознанию процессов психоинформационной самоорганизации, нелегально возвращается обратно уже в виде мифа, властно захватывающего оставшиеся вакантными функции. Природа знания, как и природа физическая, не терпит пустоты. Но образовавшийся миф уже неявно «запрограммирован» на ту же идею, которая неявно заложена в рациональном техническом знании, в его структуре, функциях и т. д. и которую он, в отличие от чертежей, формул и расчетов, являет как нечто само собой разумеющееся. Это идея техники, сущность которой отдельна и даже независима от человека.

Как можно видеть, проблема «ложных мифов» заключается не в самой по себе иррациональности как стихийности и спонтанности, свойственной этой форме знания. Так дело обстоит опять-таки с точки зрения сциентистско-техницистской парадигмы мышления, стремящейся все подчинить контролю своей расчленяющей и механически упорядочивающей рациональности. На самом деле процессы образования спонтанных творческих мыслеформ, ярким примером которых являются мифы, есть нормальное и жизненно необходимое для человеческой мысли и в целом для человеческого разума явление. Превращенный, неадекватный реальности и, в конечном счете, деструктивный характер многих продуктов современного (и не только технического) мифотворчества вытекает не из формы, а из содержания знания, которое в решающей мере предопределяется господствующей парадигмой рациональности.

Наконец, принцип органической сложности знания предусматривает естественное сочетание в его структуре различных форм знания, специализирующихся на своих «профильных» функциях. Исходя из него, структура технического знания в соответствии с его предметно-объектной структурой представляется нам следующим образом:

1) Инженерное знание в единстве его научно-теоретической и практически-технологической составляющих, включающее в себя систему фундаментальных и прикладных, общих и специальных технических дисциплин – «ядро» системы технического знания;

2) Система социально-гуманитарного знания (наука и миф),  образующая «оболочку», функция которой состоит, прежде всего, в социально-ценностном осмыслении технической реальности;

3) Философия техники, образующая рефлективную “надстройку” над первыми двумя составляющими.

Таково краткое изложение основ новой, нарождающейся сегодня парадигмы технического знания, на торжество которой в наступающем веке автор хотел бы надеяться.

Формы осмысления техники коррелируют с пространственно-временными масштабами технического проекта.